Тайна Великого Лондонского Пожара
Сложное и неспокойное время предшествовало Великому Пожару. Шесть лет прошло с момента восстановления монархии в Британии и возвращения на престол Карла II. Наступил год трех шестерок — 1666, которого богобоязненные люди ждали с опасением и даже ужасом. Предыдущий год вошел в историю как год кровавого урожая Великой Чумы, по одной из версий привезенной вместе с тюками зараженной материи из Нидерландов, жертвой которой стали более 65 тысяч лондонцев. Наступивший 1666 год был полон зловещих знамений: в марте в небе видели кометы; ходили слухи, что в некоторых местах вода превращалась в кровь; изнуряющая засуха, охватившая Лондон летом, привела к тому, что в районе Оксфорда Темза практически пересохла. В церквях возносились молитвы о дожде - но вместо благословенного дождя в июле разразиласьстрашная гроза с градом, причем некоторые градины были размером с индюшачье яйцо! За время засухи деревянные трущобы центрального Лондона практически превратились в настоящую вязанку сухого хвороста, ожидающую искры, чтобы вспыхнуть ярким пламенем.
В это время некогда скромный ремесленник Томас Фаринор, который вот уже 5 лет служил придворным пекарем короля Карла II, занимался тем, что выпекал булочки для королевского венно-морского гарнизона в своей пекарне на Пуддинг-лейн. В первый сентябрьский вечер 1666 года, после долгого трудового дня он поднялся по лестнице в свою спальню, расположенную на пекарней, задул свечу и мирно заснул. Хотя впоследствии Фаринор клялся, что лично погасил пламя в печах и тщательно разгреб золу, ранним утром в пекарне занялся огонь. Он спал, а внизу разгоралось пламя — от искр, вылетевших из пекарни, загорелся стог сена во дворе ближайшего постоялого двора Стар-Инн. Дул сильный восточный ветер — один за другим деревянные дома поглощались ревущим огненным драконом, пламя озарило небо, и вскоре сотни местных жителей высыпали на улицы поглазеть на пожар. Поначалу пожар не вызвал особенной тревоги — в деревянном Лондоне того времени такие пожары были не редкость и обычно утихали сами собой.
Рано поутру известили лора-мэра Лондона, сэра Томаса Бладворта, однако и на него пожар не произвел должного впечатления. Прибыв на место происшествия, он, отказавшись даже выйти из экипажа, успокоил собравшуюся толпу, произнеся свою знаменитую фразу о том, что огонь настолько незначительный, что даже женщина может записать его с легкостью. В воскресенье днем огонь достиг Темзы, где начали взрываться склады, забитые лесом, маслом, коньяком и углем. Пожарные, стремясь поскорей наполнить ведра, повредили водопровод и оставили весь район без водоснабжения.
Лондонцы начали паниковать — по узким извилистым улочкам, продираясь сквозь густую пелену дыма, семьи пытались спасти хоть какой-нибудь скарб. По ночам небо походило на горнило раскаленной печи. Писатель Джон Эвелин, наблюдавший за пожаром с относительно безопасного южного берега Темзы 3 сентября, писал о том, что рев и треск беснующегося огня, крики женщин и детей, вселенская суматоха, рушащиеся башни, дома и церкви - всё это было похоже на страшный ураган, а дымящиеся руины напоминали падение Трои. Невольно вспоминается легенда о том, что Лондон — это Новая Троя: ему суждено было стать центром мировой империи, но и драматическую судьбу своей предшественницы он должен был повторить. Интересно, что даже на изображениях Великого Лондонского Пожара проводится подчеркнутая параллель с падением Трои.
Знаменитого же мемуариста Лондона, Самуэля Пеписа, оставившего, пожалуй, самое красочное описание Лондонского Пожара, особенно поразило поведение голубей — уже люди покинули свои дома, а они все кружили и кружили над окнами и балконами, не в силах расстаться с насиженным местом, пока некоторые из них не опаляли крылья и не падали замертво.
Однако страшнее всего пожар был в соборе Святого Павла:от адского пожара взрывались камни, разверзались древние гробницы. Кровля собора плавилась, и жидкий свинец ручьями тек по близлежащим улицам.
Сухой и ровный восточный ветер не унимался, и через три дня мэру Лондона пришлось горько сожалеть о своем легкомыслии — не взятый вовремя под контроль огонь к тому моменту уничтожил уже более трех четвертей Сити, включая 13 тысяч домов и постоялых дворов, все основные административные здания и около 90 церквей. Удивительно, что при таком масштабе разрушений в огне пожара погибло всего 9 человек - большинству горожан хватило времени, чтобы переправиться на лодках на другой берег темзы.
К вечеру среды пожар наконец был взят под контроль — благодаря личному вмешательству Карла II, который послал команды пожарных разрушать здания на пути огня, дабы не дать ему распространиться. Однако же лондон тлел еще несколько недель, а подвалы продолжали гореть даже спустя полгода.
И все же, как говорят англичане, "у каждой тучи есть свой серебряный ободок" — за тучами прячется солнце, а значит, "нет худа без добра". Убогие деревянные трущобы — позор центрального Лондона, скопища крыс и рассадник чумы — были сметены за одну неделю. Новый Сити из камня и кирпича, как славный Феникс, поднялся из огня и через 40 лет стал более прекрасным, чем Париж "короля-солнца" Людовика XIV, и более густонаселенным, чем Константинополь или другие столицы Европы.
В 1671 году было принято решение установить уникальный памяник Пожару. Высота его колонны из кремового, но быстро чернеющего портлендского известняка — самой крупной в мире колонны — составила 202 фута (182 метра) — расстояние от его подножия до печально знаменитой пекарни на Пуддинг-лейн. И все же, несмотря на общепринятую версию о непогашенном огне в пекарне, вопрос о виновнике пожара оставался открытым. Фаринор поклялся на суде в том, что гасил огонь в печах, и был оправдан, а буквально через нескольео недель после адского пожара по подозрению в поджоге был арестован и признан виновным француз Роберт Хуберт, несмотря на что и физически, и умственно он был не в состоянии совершить подобное преступление. Тем не менее в октябре 1666 года он был повешен, а его тело было растерзано на куски жаждущей мести толпой. Однако появились новые претенденты на роль заговорщиков-поджигателей. Надпись, сделанная вокруг основания монумента, как раз и повествует об интригующем процессе поиска виновников пожара. Был ли пожар предвестником вторжения голландцев, которое последовало сражу же в 1667 году? Был ли это какой-либо другой французкий агент, который зажег первую головешку, а может быть, это был очередной заговор католиков? Выдвигались даже такие крамольные версии, как причастность к пожару самого короля Карла II, хотя и нельзя было отрицать его похвальную решителность и твердость во время сражения с огненным драконом. В 1681 году Корпорация Лондона добавила еще одну надпись на основании монумента: "Но папская ярость, сотворившая такие ужасы, все еще не улеглась". Воистину, призрачный страх перед возможными католическими заговорами висел над Лондоном того времени как удушливый смог, мешая видеть ситуацию и судить объективно.
Самое интересное, что ровно через 320 лет, в 1986 году, цех булочников решил-таки принести извинения за произошедший пожар — "лучше поздно, чем никогда" — так писали об этом в лондонских газетах. Получается, все-таки виновен был королевский пекарь?
311 ступенек ведут на смотровую площадку монумента, с которого открывается удивительный вид на возрожденный Сити. Любопытная деталь — перила лестницы, ведущей на смотровую площадку, выполнены из русского железа демидовских заводов: об этом говорило клеймо в виде соболя. Если совершить небольшой экскурс в историю, то можно понять, что в этом нет ничего удивительного: в то время Британия, хотя и являлась самой мощной промышленной державой мира, никак не могла гордиться своими успехами в металлургии: железо выплавлялось на древесном угле, а леса были почти все уничтожены. Россия производила в два с половиной раза больше железа, чем Англия, особенно славилось своим качеством демидовское железо, прослужившее лондонскому монументу верой и правдой не одну сотню лет.
Но не только за тем ,чтобы любоваться панорамой, поднимались по этой лестнице с перилами демидовского железа горожане, была у монумента и дурная слава — какое-то время он пользовался популярностью среди самоубийц — они спрыгивали с верхушки столпа и падали чаще на его основание, чем на мостовую. Возможно, с последней надеждой - восстать снова, для другой жизни, как Феникс из пепла, как обновленный, рожденный заново Сити.
Его крестными родителями, на которых возложили ответственную миссию формирования его нового облика, стали два удивительных человека, которые до великого Пожара не имели возможности проявить себя полностью в архитектурном творчестве: один из них, Кристофер Рен, был известным профессором астрономии из Оксфорда, другой — Роберт Хук — сникал признание за свои революционные опыты при работе с микроскопом.
