Осторожно, Лондон!

Все города похожи как два пенса,
Но ни один, как шиллинг, Лондон.

Шиллинг как единица замысловатого движения денежных средств уже давно вышел из употребления как в самом Лондоне, так и в многочисленных его пригородах. Еще лет двенадцать назад можно было изредка встретить монеты этого достоинства. Например, предприимчивые таксисты иногда, под шумок, давали сдачу зазевавшимся пассажирам в шиллингах в целях естественной здоровой экономии. Однако чем далее, тем труднее было найти ответ на вопрос, сколько же пенсов содержалось, по последним данным, в шиллинге. В конце концов, про эту гордую монету просто забыли.

Итак, мы живем в мире без шиллинга. И все же, "по старинному праву", этот город продолжает присваивать себе особое место в хоре прочих столиц мира. И незримый регент, дирижер городов, всякий раз вынужден смущенно просить: "А теперь еще раз, вместе с Лондоном…", — под равнодушный взгляд желто-серых глаз этого гордого животного.

Мы привыкли считать Лондон "европейской столицей" и вообще ассоциировать Великобританию с Европой. Но это всего лишь от простительного незнания. Ибо нет на свете лучшего способа взбесить англичанина, чем назвать столицу его страны "европейской". Нет, нет, и еще раз нет, этому не быть никогда! Европа — это где едят лягушек, ходят в квадратных касках (возможно, стыдясь этого, в глубине души) и изобретают такие актуальные кулинарные блюда, как хлебный пирог из объедков, политых сыром, называя это глупым словом "пицца". Европа — или, проще говоря, Континент - это такое место, где люди говорят на смешном, убогом английском, живут глупыми страстями и находятся в плену у дурацких условностей. В более практическом приложении Европа — это попытка дестабилизировать экономику, навязать чуждый стиль жизни и наводнить местную биржу труда специалистами, лишенными знания специфики того, как делаются дела в Англии. Одним словом, Европа — это очень и очень плохо.

Лондон — столица не-Европы. Тут всегда все будет не так, как того хочет генерал де Голль, или кто там у них теперь главный. Электрические розетки тут всегда будут другой формы (и с другим количеством отверстий), окна в домах будут не распахиваться, а, наподобие окон в железнодорожных вагонах, подниматься и опускаться строго вертикально. Транспортные средства тут будут всегда предпочитать ездить по неправильной стороне дороги, а продавцы на рынках будут продолжать взвешивать товар, тайно употребляя имперские меры веса, которые Европа объявила нелегальными на территории стран EU. "Двенадцать унций, сэр", — скажет вам продавец. Или, если не скажет, то, по крайней мере, подумает. Ибо Англия думает в унциях — ведь унции были придуманы именно для этой цели, а не "просто так" Англия ничего не делает "просто так", а единожды придуманное ею не меняется в дальнейшем на что-то другое, ибо это было бы неуважением к самому процессу придумывания. Англия слишком неохотно соглашается на любой вид труда (будь то труд умственный, физический или духовный), чтобы потом разбрасываться результатами наработанного. Ведь Англия не Европа: английский труд дорого стоит.

Собственно, в Англии дорого стоит не только труд, но и отдых, и вообще сама жизнь — особенно для тех, кто живет в желто-сером Городе. А Лондон - огромный город, "как от Москвы до Тулы", по меткому выражению одного публициста. Тут много кто живет. Например, для большинства русских, поселившихся здесь, Англия символизируется и ограничивается именно Лондоном, ибо это и есть то, ради чего они сюда приехали жить. И не только для русских: для всех китайских, японских, американских, европейских, арабских, греческих, польско-румынских, австро-венгерских, сербохорватских, татаро-монгольских и всех-всех-всех. Кроме, пожалуй, индусов, которых в Англии стало столь много, что они теперь, кажется, смирились с тем, что им вместо отдельных районов в Лондоне стали выдавать целые города - подальше от столичной суеты, которая не способствует нирване.

В какой-то мере нынешняя космополитичность Лондона, так резко бросающаяся в глаза каждому, кто посещает этот город впервые, скрывает тот факт, что Лондон — это все-таки Англия. "И не стоит об этом забывать, сэр", — надменно не произносит вслух уличный полисмен. Но думает про себя. Ведь он-то, наверное, знает, что все это пестрое смешение "лиц, чувств и состояний", помноженных на разные вероисповедания и разную степень незнания английского, все это — лишь относительно недавнее нововведение. Тонкий внешний слой на многовековой формации, сэр, не более того.

Попросите любого знакомого англичанина средних лет показать вам альбом с фотографиями. "А вот это мои школьные годы — вот наша школа, наш класс…" Предположим, это конец пятидесятых годов, начало шестидесятых. Среди детских лиц, смотрящих с фотографии, вы не найдете ни одного небелого лица. Это Англия до появления черных, приехавших сюда, может быть, всего полтора поколения назад. Точно так же можно проследить относительно недавнее появление всех других этнических, национальных и религиозных составных нынешнего шумного Лондона. Все они - недавнее нововведение.

Конечно, теперь в Лондоне есть целые "черные кварталы", причем в разных частях города. Например, на юге - печально знаменитый Брикстон, куда водители такси отказываются возить пассажиров с приходом темноты. "Такие затраты не окупаются в полной мере, сэр", - так скажет вам шофер лондонского такси-"кэба". Если только он не иранец при этом. Впрочем, иранец и не будет водить "кэб". Для них, и им подобным, предусмотрены менее престижные, "альтернативные" фирмы таксомоторных услуг. Они дешевле, водители там чаще становятся жертвами дорожно-транспортных происшествий (как и их пассажиры — но они сами виноваты, ибо "должны были отдавать себе отчет, в машину какой фирмы они садятся"), и в эпицентре лондонской паутины улиц водители "альтернативных кэбов" с трудом могут найти дорогу даже по карте.

Другое дело — "настоящий кэбман"". Это особый стиль людей. Не зря они два года "учатся Лондону", прежде чем им разрешается сдать очень сложный экзамен по вождению. Полученная после сдачи такого экзамена квалификация у них гордо называется "The Knowledge", то есть "Знание". Было время, когда в таксомоторе работали, преимущественно, лондонские кокни, выходцы из бедного, пролетарского Ист-Энда (восточного Лондона). Сейчас уже эта почетная профессия, конечно, захватила и более демократические слои населения. Но это, опять же, лишь недавние нововведения. Тонкий внешний слой на многовековой формации, сэр, не более того.

По своему отношению к иностранцам Англия, возможно, является одной из самых терпимых стран в мире. Во многом - просто благодаря своеобразного рода лени. Скажем, мобилизовать страну против нескончаемого наплыва полчищ иностранных жителей — нет, это слишком суетное занятие. Более того, это было бы невежливым, а англичане — вежливые люди. Если их очень разозлить, они, может быть, вежливо депортируют кого-то, не забыв надеть при этом наручники на такого возмутителя спокойствия (чтобы он, случайно, не сделал чего-нибудь такое, что поставит его или окружающих в неудобное положение). Но в целом Англия позволят человеку Быть. Что, разумеется, не может не создавать определенные проблемы для многих, кто живет в Лондоне.

Контрастные столкновения культур, особенно для непривычного человека — скажем, русского, — это не всегда легкое испытание. Конечно, можно и не снимать комнату в "коммунальной квартире" (в так называемой "shared flat"), где слева от тебя по коридору живет многодетное семейство черных, поджигающих свою комнату каждый раз, когда они накурятся несанкционированных медициной трав, а справа, скажем, семья некогда потерпевших из Косово, промышляющая сбором милостыни в метро и, допустим, эпизодической кражей кошельков - со всем сопутствующим такому ремеслу "эстетическим рядом". Можно и не жить там, да. Но тогда нужно иметь лишние две тысячи фунтов стерлингов в месяц, которые будет не жаль отдать за аренду средних размеров квартиры. А это, как скажет вам любой микрокалькулятор, это — сорок рабочих часов в неделю, пятьдесят недель в год, только на квартиру, да и то если повезет найти "квалифицированную работу". Людям же без квалификации лучше не жить в Лондоне, сэр.

Эта проблема затрагивает не только новоприбывших, но и, в первую очередь, самих англичан. Постоянный рост цен на жилье делает жизнь в Лондоне невозможной для простых людей. Особенно на жизнь в "престижных районах". Однако маркетинговые силы агентств по продаже недвижимости не дремлют. Напротив, они регулярно "открывают" новый престижный район в Лондоне, остававшийся до сих пор в тени. Как только цены на жилье в таком районе, в результате маркетинговой кампании, удвоятся, можно смело ожидать дальнейшей безостановочной эскалации цен в этом районе до тех пор, пока не понадобится "открывать" новый престижный район, еще более престижный — и так далее. А если ты, по роду профессии, призванию и социальным убеждениям, являешься "простым водителем автобуса", например, — то что тебе делать?

"Простые водители автобуса" выталкиваются все дальше и дальше из "районов дневного света" в Лондоне. В сущности, их выталкивают из Лондона вообще, и тут не имеет значения ни твое вероисповедание, ни цвет кожи, ни национальность. Англия - одна из самых терпимых стран по отношению к иностранцам. В этом смысле тут царит полная демократия.

Ну, хорошо, "пришельцы привыкли страдать". А как себя должен чувствовать, скажем, коренной лондонец, владеющий простой, обыкновенной профессией, не несущей сверхдоходов? Родившись и проведя всю жизнь в Лондоне, эти люди, достигнув зрелого возраста, вдруг сталкиваются перед одной из самых банальных проблем жизни: "Как теперь жить дальше?" Поскольку ответа на этот вопрос нет и не предвидится в обозримом будущем, эти люди уже давно покидают Лондон, ставший, в их глазах, огромным злачным местом, куда простому человеку, пожалуй, лучше и вовсе не показываться.

Еще проблематичнее оказывается жизнь в Лондоне для тех, кто планирует обзавестись семейством. При Лондонских ценах на ясли, детские сады и школы "такие затраты не окупаются в полной мере". Как успеть отвезти ребенка в ясли и не опоздать при этом на работу — этот вопрос волнует всех, не только лондонцев. Но в Лондоне, с его катастрофическим транспортом, это может легко стать неразрешимой проблемой. "Вы можете сменить работу, сэр", — приоткроет желто-серое гордое животное на секунду свои сонные глаза, - "если, конечно, сможете найти другую. Но, в любом случае, вам лучше не жить в Лондоне, сэр".

Престижность Лондона создает своеобразные рыночные ниши для разного рода преступности. Логика тут очень проста — если ты живешь в таком районе, где за жилье нужно регулярно, как говорят англичане, "отдавать руку и ногу", или, того похуже, "продавать собственную бабушку", значит, у тебя есть что взять. Это вообще проблема всех больших городов, но и здесь Лондон по-прежнему остается шиллингом среди медных монет. Методы ограблений тут часто бывают самые искушенные, самые дерзкие. И неожиданные. Например, захват квартиры или дома. По английским законам, если человек вошел в дом без взлома, он может претендовать на права законного владельца. Тут достаточно обладать даже умеренным воображением для того, чтобы представить, какое множество дверей, метафорически выражаясь, такой сценарий может открыть тем, кто готов в такие двери войти.

Однако самой главной отличительной чертой этого великого города является его изощренное неудобство. При всей природной рациональности "английского подхода" к вещам, этому городу было позволено стать нерациональным. Он производит впечатление структуры, создавшей себя так, как эта структура сама сочла необходимым. Ряды некогда обособленных деревень и пригородов постепенно слились сами собой в один город, дороги и улицы переплелись и запутались в тупиках, на месте древних домов возникли дома чуть менее древние - трудно сказать, в какой момент Лондон решил, что отныне он будет строить себя сам. На всей огромной территории Лондона не найти места, где не ощущалась бы нехватка живого пространства. Отсюда эти вертикально вытянутые узкие дома, отсюда эти узкие улицы, на которых зачастую невозможно разминуться двум автомобилями, эти крошечные сады, "напоминающие могилку" (как сказала в недоумении одна посетительница Лондона, когда хозяин дома, англичанин, с гордостью показал ей свой сад, прилегающий к дому). Отсюда эти постоянные дорожные работы, окончательно парализующие движение, призванные хотя бы немного расширить очередной участок дороги.

Ломать — не строить, и англичане это хорошо знают. Но строить — это часто "тоже не выход". Лучше уж просто терпеть неудобства или, в крайнем случае, постепенно что-то достраивать. Отсюда — водопроводные и канализационные трубы, причудливо обвивающие здания снаружи. Это означает, что такое здание было построено до того, как в этом районе была введена водопроводная система. Лестницы, пристроенные к дому парой веков позже. Надстроенные этажи. Дома, соединенные в один дом третьим, более новым домом. Двери на уровне третьего этажа, ведущие "в пропасть" — когда-то там была, видимо, лестница. Замурованные кирпичами оконные проемы (говорят, так при королеве Виктории избегали платить налог на количество окон в доме). Подвалы, переоборудованные под жилье. Жилье, переоборудованное в подвал. Конюшни, переоборудованные в гаражи, гаражи, переоборудованные в типографскую мастерскую. Узкие, как бойницы, окна в домах. Высокие потолки при крошечном метраже. Дома без лифтов, лифты без домов. Лифты, пристроенные снаружи зданий. Лифты, куда не вмещается больше одного человека. Водонапорная башня, переоборудованная под жилье. Двери, в которые невозможно внести мебель. Окна, которые невозможно открыть. Квартиры, где ванная комната не была предусмотрена. Комнаты без окон. Окна, выходящие в закуток без входа и выхода, образовавшийся между четырьмя домами, расположенными напротив друг друга. Дома, "вышедшие из употребления", но десятками лет заботливо сохраняемые районными властями в руинном состоянии. Станции метро, закрытые для публики ввиду их нерентабельности, десятками лет значащиеся на картах метро как полноценные станции, но никогда не работающие. Непроходимые закоулки, кончающиеся неожиданными тупиками, упирающимися в стены домов. Дома без окон. Деревья, вырастающие на крышах.

Все это в совокупности может легко взбесить, довести до нервного расстройства человека нестабильной психической организации (то есть, читай, европейца), вогнать его в тоску и беспокойство, снабдить его ранним ревматизмом, вызванным постоянной сыростью, истрепать ему нервы и умудриться при этом абсолютно ничего не дать ему взамен — ни единого шиллинга.

Для того чтобы жить в этом городе, нужно его очень сильно любить. И не ожидать от него взаимности, ибо ее не будет. Подписывая сделку с Лондоном, человек получает право навсегда исчезнуть здесь, раствориться, стать микроскопической шестеренкой огромного механизма с полной уверенностью в том, что желто-серое животное никогда не захочет узнать, в какую сторону крутится эта шестеренка и крутится ли она вообще.

Возможно, этот город придется по душе праздному туристу или молодой вдове из центральной Европы на её пути к более осязаемому земному женскому счастью, которое открывает британский паспорт. Наверное, этот город всегда будут любить дети, ведь здесь есть макет динозавра, в несколько раз превышающий по своим размерам любой из возможных оригиналов и в такой же степени более устрашающий. Этот город будут по-прежнему любить банкиры, ибо им принадлежит здесь весь Сити, с его нежилой, сюрреальной пустотой после пяти тридцати вечера. И, конечно, Лондон будут всегда любить карманные воры.

Но главным образом, в этот город будут стремиться счастливые любовники. Здесь они найдут свое настоящее прибежище, на одной из этих узких улиц, зимой и летом усыпанных оранжевыми осенними листьями, в одном из этих странных домов, с квартирой, вход в которую будет идти через бесконечную, узкую, скрипучую лестницу с крутыми ступеньками. Тут они смогут в полной мере оценить весь интимный смысл той скрытой свободы действий и движений, которые гарантированы невмешательством желто-серого чудовища в жизнь обитателей этих высоких кирпичных скворечников.

Но если вы на сегодняшний день не ребенок, не банкир, не тайный любовник и не вор — то вам, пожалуй, лучше не жить в Лондоне, сэр…